Массон Михаил Евгеньевич

Сердца непогасающий жар

«К древнейшим памятникам иначе как с благоговением относиться нельзя.
В противном случае ничто не спасет тебя и содеянное тобой не оправдает ни ссылка на безумие,
ни невежество или хотя бы недостаточный уровень культуры».

Массон Михаил Евгеньевич – советский археолог и историк-востоковед, академик АН Туркменской ССР (1951 г.). Профессор, зав. кафедрой археологии (с 1940 г.) Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте. Участник археологических экспедиций в республиках Средней Азии. Проводил раскопки кушанского и средневекового Термеза (1936–1938 гг.). С 1946 г. – руководитель Южно-Туркменской археологической комплексной экспедиции, ведущей работы в Туркменской ССР, в том числе раскопки парфянских Нисы и Мерва. Исследования Массона посвящены доказательству существования в Средней Азии рабовладельческого строя, закономерностям развития городов (Самарканд, Бухара, Ташкент и др.), истории денежного хозяйства и горного дела, архитектуре, эпиграфике, исторической географии. Награжден орденом Трудового Красного Знамени (1).
Родился М.Е. Массон 21 ноября (3 декабря) 1897 года в Петербурге в семье обрусевшего французского аристократа, перебравшегося в Россию во времена якобинского террора,. Родители его принадлежали к старым туркестанцам, поскольку его отец Е.Л. Массон прибыл в этот знойный край еще в 1877 году, а мать – с 1880 года. Отец – землемер-топограф – занимался съемочными работами в Фергане и в других частях Туркестана, а мать – со строителями Закаспийской железной дороги постепенно «продвигалась» от Узун Ада сначала до Ашхабада, а затем до Самарканда, где и произошла их встреча.
В этом же городе – Самарканде – прошло раннее детство Михаила Массона. В городе, наполненном памятниками старины, у пытливого способного мальчика просто не могла не появиться увлеченность ими, а впоследствии и самой наукой археологией. Будучи учеником мужской классической гимназии, он нередко убегал на развалины городища Афросиаба, уединялся там и фантазировал. Разумеется, главную роль в выборе всего жизненного пути будущего великого археолога Михаила Евгеньевича Массона сыграл В.Л. Вяткин. Будучи гимназистом, с 1912 года он вместе с В.Л. Вяткиным работал на раскопках городища Афросиаба в Самарканде. И почти сразу же получил разрешение на проведение экскурсий по самаркандским памятникам, в том числе и тогда, когда приезжали гости.
Михаил Евгеньевич вспоминал впоследствии о том, что в Самарканде «сложились из бесчисленных находок подлинных археологических объектов и наиболее крупные местные археологические и нумизматические частные коллекции прошлого столетия – Безукладникова, Фадеева, Петрова-Борзны, Барщевского – и нашего века – у инженера Пославского, инженера Кастальского, художника Столярова, Вяткина. Этих разных профессий людей, до приезда в Самарканд не имевших к археологии никакого касательства, превращала в коллекционеров-антикваров и археологов-любителей сама обстановка, среда и особенно хорошо известные старинные архитектурные памятники. На них вырос и я» (2).
Представители старых туркестанцев из числа русской интеллигенции ценили памятники старины и любили их посещать по воскресным дням, особенно группу мавзолеев в ансамбле у известной могилы Шах- и Зинда с прекрасным сквером около них. Сюда приезжали целыми компаниями на нескольких извозчиках, как на пикник, и оставались там по нескольку часов. Памятники осматривались с корректной выдержкой, без неуместных, претендующих на остроумие замечаний, с вниманием к даваемым объяснениям или шейха, или собственного гида из числа участников экскурсии... Вдоволь налюбовавшись прекрасными орнаментами, мягкими красками внутренней настенной живописи и яркостью изразцовых облицовок, спускались вниз и в саду близ чайханы располагались на паласах и коврах прямо на земле, чтобы выпить чаю и закусить привезенной с собой снедью. Спиртных напитков при этом не полагалось» (3).
Взрослые говорили, что «археологическое крещение» гимназист младших классов Михаил Массон получил в пыли древней могилы, в которую он провалился, увлекшись игрой в римлян и карфагенян на «Шах-зиндане», считавшемся центром Карфагена.
В действительности, это «крещение» произошло раньше. «Крестным отцом», как считал сам Михаил Евгеньевич, в археологии Средней Азии был археолог-любитель, бывший учитель русско-туземных школ, затем чиновник Самаркандского областного правления Василий Лаврентьевич Вяткин. Своего ученика он всегда покорял сократовской внешностью, небольшой, но могучей кряжистой фигурой, манерой держаться с особенным простым достоинством, глубоким басом-профундо и знанием такого, о чем прочесть было негде.
Встреча с В.Л. Вяткиным произошла во время экскурсии гимназистов в музейчик при областном управлении. Музейчик был маленький и занимал всего одну комнату в конце коридора, был заставлен, набит, завешен, захламлен самыми разнообразными предметами, без какой-либо системы. Справа в углу – большая картина С.М. Дудина «Дервиш», а рядом – под стеклянным колпаком – стояло чучело горного козла; на стене висели чучела птиц, а под ними на столе «разместилась» маленькая модель известковой обжигательной печи; за этой «печью» – картоночки с нашитыми на них мелкими металлическими предметами с городища Афросиаба.
Посреди комнаты высились громоздкие «пирамиды» со стеклянными стаканчиками, наполненными образцами зерен с разных концов России, присланными для посева на опытном поле.
На столах лежали несколько кирпичей, резные неполивные плиты, изразцы с мавзолея «Ишрат-хана» и еще какие-то археологические предметы. Образцы полезных ископаемых с безнадежно перепутанными этикетками «покоились» на вате в плоских наличниках под стеклом.
В музейчике не было ни одного целого объекта или хотя бы черепка местной средневековой глазурованной керамики. Из-за нагромождения не всегда понятных предметов и спущенных темных штор, сырости, затхлости и пыли веяло какой-то таинственностью. И в этой тесной комнате оказалось около двадцати гимназистов.
Экскурсию вел Василий Лаврентьевич Вяткин, без всякого оклада считавшийся тогда хранителем этого музейчика. Этот человек в поношенном мундире с отнюдь не сверкающими металлическими под серебро пуговицами, с черной бородой и огромной бородавкой, крупным широким лбом, казавшимся еще большим из-за лысины, поразил гимназиста настолько, что от волнения он многое не слышал, хотя и очень внимательно слушал объяснения.
«Он все знает. Все!» – думалось мне по выходе из полутемного помещения на залитую ярким солнцем Ургутскую улицу» (4).
В 1908 и 1909 годах будущему ученому Михаилу Массону удалось побывать на производившихся тогда В.Л. Вяткиным раскопках загородной обсерватории XV в., построенной по распоряжению Улугбека. Именно здесь его впервые поразили сами земляные работы и опять неторопливые объяснения В.Л. Вяткина...
«...вообще в самых беспорядочно разбросанных, иногда пересекавшихся траншеях я ничего не понимал, и от этого росло и усиливалось все больше преклонение перед В.Л. Вяткиным, который, казалось, наоборот, все понимает и предвидит» (5).
И потом... Василий Лаврентьевич стал иногда брать Мишу по воскресеньям на свои раскопки городища Афросиаба. В другие дни он вместе с мальчиком мог ходить на археологические работы только во время своего отпуска. Здесь... на раскопе их встречали рабочие и среди них неизменный «поисковик» Абду Вахид Кукнари. Потом в течение трех – четырех часов осматривали раскопы, собирали наиболее интересные находки и, выдав рабочим авансом несколько рублей, уходили домой через весь старый город.
Снова... удивление юного гимназиста по поводу того, как при появлении В.Л. Вяткина его во многих местах с почтением приветствовали бородатые местные жители, складывая у живота руки и слегка наклоняясь вперед. Между тем по дороге Василий Лаврентьевич непременно всякий раз «заглядывал» на книжный рынок, просматривая старинные рукописи и восточные литографии. Покупал выбранное – он торговался недолго, так как продавцы ему уступали быстро.
В будние дни В.Л. Вяткин посылал Михаила смотреть за рабочими самостоятельно. И... здесь он учился у опытных поисковиков, с большим вниманием прислушивался к тому, что они говорили во время работы и в часы отдыха по поводу своей «археологической» практики. «Чего только при этом не произносилось поучительного и бесполезного, смешного и печального.
«Всякое в этих рассказах найдешь:
Перепутаны правда и ложь».
Только вот это была правда», – вспоминал М.Е. Массон (6).
«Бескорыстный» труд и археологические интересы своего ученика были «оценены» учителем. Вот как описывает этот незабываемый момент сам Михаил Евгеньевич: «В этой же священной для меня комнате, где от недостатка света, а еще больше от пыли и беспорядка мало что можно было детально разглядеть, и стоял я в памятный для меня день получения неожиданной награды, когда Василий Лаврентьевич, потянувшись за одной целой, лишь чуть надтреснутой неглазурованной чашкой «домусульманского периода», достал ее и сунул мне в руку со словами: «Ну, это вот тебе. В награду».
У меня задрожали от волнения ноги. В чашке лежали еще два обычные, более поздние средневековые светильники зеленой поливы с отбитыми ручками» (7).
Будущий великий археолог Михаил Евгеньевич Массон в тот момент еще не понимал, что являлся тогда обладателем согдийской чаши предарабского периода. Его учитель В.Л. Вяткин «не говорил, как нужно обращаться с предметами старины, как и вообще ничему не учил по части археологии». Очевидно, следовало, «заразившись» любовью к древности, до всего потом доходить самому.
Еще больше вырос авторитет учителя в глазах ученика, когда из Парижа для изучения ягнобского языка в связи с составлением первой согдийской грамматики приехал французский ученый-лингвист Готьё. Часами просиживал Готьё с Василием Лаврентьевичем, ведя с ним оживленные беседы на персидском языке. «Русский француза учит», – гордился ученик с друзьями-гимназистами.
С особенной гордостью за учителя рассказывал своим друзьям гимназист Миша Массон о встрече В.Л. Вяткина с В.В. Бартольдом,
произошедшей в Самарканде в 1916 году. Оба, ориенталист и археолог, непрерывно говорили между собой о многом. Гимназист Миша, расположившись в конце стола, молча и внимательно слушал. И вдруг... В.В. Бартольд, явно смутившись, стал выспрашивать у В.Л. Вяткина подробности о жизни какого-то шейха. «Под конец он признался, что ничего из услышанного раньше не знал». И потому в своей работе допустил неумышленную ошибку. В.В. Бартольд заверил, что «оговорит» все это в последующих своих публикациях.
«Этот эпизод потом с большим преувеличением был воспринят многими самаркандцами-патриотами, договорившимися до того, будто В.В. Бартольд приезжал чуть ли не учиться у самаркандского археолога» (8).
Надо сказать, что будущего великого Массона с детства сильнее всего влекли к себе сами чудесные самаркандские архитектурные памятники. О них он читал все, что мог достать, записывал многое из прочитанного. По многу раз ходил слушать объяснения, которые во время экскурсий давал В.Л. Вяткин, и... обязательно записывал услышанное. «Зарисовывал отдельные орнаменты даже в красках, производил для себя обмеры менее изученных памятников, изготовлял их схематические планы, снимал эстампажи с надписей, записывал данные опроса населения...». Его хорошо знали шейхи мавзолеев и обитатели медресе, как серьезного молодого человека с кличкой Мика-бай, ничего не портящего на памятниках и упорно работающего над изучением прошлого».
С 1912 года Мика-бай начал самостоятельно «водить» экскурсии по местным памятникам. Нередко ему приходилось проводить экскурсии, когда В.Л. Вяткина не было в городе или когда экскурсий было слишком много.
Серьезное увлечение, любовь и даже какое-то обожание самаркандских архитектурных памятников были, как вспоминал сам Михаил Евгеньевич, «в основном налицо». Но это вовсе не значит, что гимназист Массон был «сухарем-педантом». Как нормальный мальчишка, он мог на спор со ставкой в 20 пирожных залезть на наклонившийся тридцатиметровый минарет медресе Улугбека, сесть на самый край его верхней площадки и... свесив ноги и наклонившись, просидеть так 15 минут. Гораздо труднее приходилось тогда, когда, выиграв пари, он должен был съесть слишком большие пятикопеечные пирожные кондитерской Самсонова.
А потом очень часто, устав от занятий или от каких-либо треволнений, он под вечер старался уединиться в мечети Биби-ханым, где в полудреме – в полугаллюцинациях в воображении мальчика очень живо воспроизводился первоначальный образ мечети, почти реально слышался чудесный звук отворявшихся бронзовых створок главных ворот, представлял толпы людей в шелковых халатах, спешащих на молитву...
Гимназист Массон так любил самаркандские памятники, что архитектуру других стран рассматривал через них. Однажды в докладе по курсу «Античной культуры» он слишком часто проводил параллели с мусульманскими памятниками среднеазиатских зодчих, чем шокировал преподавателя-классика и латиниста С.Ф. Марченко. Директор гимназии В.Д. Крымский с отеческой укоризной упрекал гимназиста: «Ведь вы такой способный, талантливый молодой человек, и занимаетесь археологией – стариковским делом». Большинство взрослых не одобряли его увлечение археологией, в том числе и родители.
После окончания гимназии с золотой медалью Михаил Массон подал заявление в Петроградский политехнический институт имени Петра I с просьбой о принятии на инженерно-строительное отделение. Обосновал он это заявление следующими аргументами: «Я туркестанец, люблю свой край, а ему нужны вода и строительство каналов; специальность же инженера-ирригатора можно было получить только в этом институте».
Учился он в институте без всякого интереса, хотя добросовестно занимался черчением, высшей математикой, геодезией, паровыми котлами и другими специальными предметами. Но работать по специальности М.Е. Масону не пришлось...
Все изменила Первая мировая война 1914–1918 гг. В начале 1914 г. он был призван на военную службу Но сначала пришлось послушать ускоренный курс подготовки в Михайловском артиллерийском училище. В 1917 г. «грянула» Февральская революция, в событиях которой молодой М. Массон принял активное участие, потом – призван в одну из артиллерийских частей Юго-Западного фронта. Здесь уже было введено выборное начало, и Михаил Массон солдатами избирается командиром взвода и председателем батарейного комитета. А в ноябре 1917 года – даже членом Совета рабочих и солдатских депутатов. С отрядами Красной гвардии довелось Михаилу Массону участвовать в первом походе на Дон против белоказаков генерала Каледина. После революции, вернувшись домой, он снова взялся за свое любимое дело. «Призвание взяло верх, и из меня выработался советский археолог» (9), – вспоминал впоследствии Михаил Евгеньевич.
С 1918 года М.Е. Массон постоянно участвует в мероприятиях по охране и реставрации памятников старины Средней Азии. С марта 1919 года он в Самаркандском областном музее был первым его заведующим. Осенью 1923 года его переводят в Ташкент в качестве заведующего археологическим отделом Главного среднеазиатского музея. Бывший казенный Ташкентский музей в мае 1918 г. получил особую смету и специальный штат, в который вошли любящие свое дело энтузиасты. А в феврале 1919 года музею была выделена часть главного корпуса бывшего дворца генерал-губернатора и дано новое наименование «Туркестанский народный музей». К 1924 году, когда сюда прибыл специалист-археолог Михаил Массон, в музее была проведена полная реорганизация всей выставочной части при полном соответствии краеведческому принципу. Музей был переименован в Главный среднеазиатский музей, стал быстро развиваться и пополняться новыми экспонатами и даже смог выделять дублетные экспонаты музеям Казахстана, Туркменистана, Узбекистана и Киргизии.
К 1928 году экспозиция музея размещалась в 25 помещениях. Выставочная часть была представлена географическим, геологическим, антропологическим, археологическим отделами с подотделом архитектурных памятников Средней Азии, а нумизматический и этнографический отделы с подотделами: Узбекистан, Таджикистан, Туркменистан, Киргизстан, Казахстан и трех сопредельных стран – Иран, Афганистан, Восточный Туркестан.
Через экскурсии, вечерние научные заседания, отчетные выставки о краеведческой исследовательской деятельности музей активно проводил культурно-просветительскую работу. Вокруг музея стали объединяться различные общества коллекционеров и любителей старины.
Михаил Евгеньевич всегда активно участвовал в этой огромной работе. Одновременно исполняет функции заведующего всеми отделами Главного среднеазиатского музея, инструктора по музейным делам в среднеазиатском масштабе. И постоянно... как археолог работает в нескольких ремонтно-реставрационных мероприятиях на архитектурных памятниках республик Средней Азии. Вечерами, без отрыва от исполнения служебных обязанностей, он изучает курсы, преподаваемые в Туркестанском восточном институте.
В течение семи лет – в 1929 – 1936 годы – М.Е. Массон являлся сотрудником по вопросам истории горного дела и заведующим научной библиотекой Среднеазиатского отделения Геологического комитета. Здесь он создает новое направление в археологии на службе геологической разведки. В эти же годы особенно активно разворачивается работа по охране памятников материальной культуры. И М.Е. Массон назначается заведующим археологическим сектором Узбекского комитета и одновременно исполняет функции археолога-консультанта. В конце 1940 года распоряжением Совета народных комиссаров Узбекистана М.Е. Массон назначается консультантом в юбилейный Комитет Навои. Это была работа по совместительству.
В 1938–1939 годах он был приглашен в Среднеазиатский государственный университет для чтения лекций по историко-археологическим спецкурсам студентам исторического факультета. И затем в течение 29 лет он работал здесь, в университете, заведуя созданной фактически им кафедрой археологии Средней Азии. В годы Второй мировой войны известный ученый-археолог работу заведующего кафедрой университета совмещал с деятельностью руководителя Комиссии по истории добычи минерального и стратегического сырья в Институте истории материальной культуры Академии наук СССР.
Особое место в научной деятельности М.Е. Массона занимает изучение памятников материальной культуры Туркменистана. Еще в 20-е годы он принимал участие в составлении карты наиболее ценных историко-археологических памятников, учет и охрана которых в эти годы стали проводиться согласно постановлениям ЦИК и СНК Туркреспублики. А в 1929 году М.Е. Массон выезжал в район Сумбара для изучения истории былой добычи полезных ископаемых. Позднее он дает заключение о раскопках на Нисе и о мероприятиях по охране этого памятника, а также консультирует издание альбома «Архитектурные памятники Туркменской ССР» и курирует вопросы по организации Туркменского государственного музея: по исторической периодизации, принятой в археологическом отделе, о соответствии экспонируемых материалов эпохам, о системе разборки и приведения в порядок научных фондов археологического отдела.
В конце 1945 года на I Всесоюзном археологическом совещании в Москве обсуждался и затем был разработан пятилетний план археологических работ по СССР, который предусматривал создание и развитие комплексного изучения истории памятников материальной культуры всех регионов страны. По рекомендации Института истории материальной культуры М.Е. Массон был приглашен Туркменским филиалом Академии наук СССР для руководства Южно-Туркменской археологической экспедицией – ЮТАКЭ.
Как отмечают специалисты, уже через несколько лет деятельности многоотрядной ЮТАКЭ, руководимой М.Е. Массоном, историко-археологическое изучение Туркмении вышло на одно из первых мест в Советском Союзе. ЮТАКЭ удалось привлечь к историко-археологическому изучению большой коллектив специалистов, в том числе из центральных и среднеазиатских научных учреждений. Историческая наука пополнилась огромным количеством впервые установленных фактов и открытий первоклассных объектов материальной культуры и искусства различных эпох.
Под руководством ученого-археолога М.Е. Массона много лет происходило изучение Нисы и крупнейшего городища Старого Мерва. Его маршрутами охвачен весь Южный Туркменистан от Мешхеди-Мисрианского плато на западе до Керков на востоке и до Садвара на севере. Под редакцией М.Е. Массона к 1970 году увидели свет более 500 научных трудов.
Многочисленные историко-археологические изыскания М.Е. Массон проводил одновременно в Казахстане, Таджикистане, Узбекистане и Кыргызстане. Михаил Евгеньевич Массон стал известен мировой исторической науке как патриарх среднеазиатской археологии.
Среди разнообразных исследований ученого особую группу составляют те из них, через которые он при комплексном разрешении научных и практических проблем в ряду других дисциплин представил археологию «дающей стороной». В этом случае разрешались, как он считал сам, десятки прикладных задач археологии Средней Азии, связанные с физической географией, геологией, горным делом, климатологией, ирригацией, градостроительством, реставрационной практикой, историей животноводства, сельского хозяйства, зоологии, ботаники и других, в том числе с оборонной тематикой.
М.Е. Массон разработал новые методы археологических наблюдений, фиксации их и археолого-топографической съемки, создал среднеазиатскую научную археологическую школу. Школа Массона оформилась в процессе полевых работ преимущественно ЮТАКЭ и подготовки при Ташкентском государственном университете молодых археологических кадров. Среди его учеников 14 национальностей немало успешно работающих во всех среднеазиатских республиках и союзных центрах. Многие из них являются кандидатами и докторами наук.
Постоянная пропаганда историко-археологических знаний среди самых широких кругов интересующихся людей – особенность жизненного кредо М.Е. Массона. Бесчисленные консультации и выступления с докладами на различных научных заседаниях, экскурсии по городам, музеям, памятникам и раскопочным площадкам. Огромное количество бесед со школьниками и учителями, солдатами и их командирами, колхозниками и служащими, рабочими и учеными различных отраслей знаний, местными жителями и зарубежными гостями. А в дни Великой Отечественной войны он часто беседовал с тяжелоранеными воинами, лечившимися в госпиталях Средней Азии. И всех их увлекал рассказами об удивительных развалинах старых городов Узбекистана, о древнем иранском искусстве, необходимости бережной охраны археологических находок, об истории изобразительного и прикладного искусства Средней Азии.
Перечень научных обществ, организаций и учреждений, членом которых М.Е. Массон избирался и состоял, насчитывает 50 названий СССР, РСФСР, Туркменистана, Узбекистана, ЮНЕСКО, Всесоюзного общества культурных связей с заграницей.
Среди них по Кыргызстану:
-с 1929 года М.Е. Массон – действительный член Киргизского научно-исследовательского института;
-с 1933 года – член Общества по изучению производительных сил республик Средней Азии и член правления этого общества (?);
-с 1945 года – член ученого совета Института истории, языка и литературы Киргизского филиала Академии наук СССР.
М.Е. Массон скрупулезно изучал архитектурные памятники на территории Кыргызстана, так, например, в 1925 году проведено историко-архитектурное обследование мавзолея Манаса в долине Таласа; в 1927 году – археолого-топографическое изучение Узгена и обследование его архитектурных памятников; в 1927 году – историко-топографическое изучение городища средневекового Невакета и историко-архитектурное обследование минарета «Башня Бурана»; в 1927 году – историко-топографическое обследование городища Акпешим (средневековый Баласагун – ?); в 1930 году – археолого-топографическое обследование долины Таласа для выяснения истории горного дела в ее районе; в 1939 году – экспедиция археологического надзора на строительстве Большого Ферганского канала в составе четырех отрядов и маршрутное историко-топографическое изучение Ферганской долины, а также прилежащих горных районов (Киргизстан, Таджикистан, Узбекистан); в 1945 году – историко-архитектурное изучение мавзолея Манаса XIV в. в долине Таласа.
Публикациии о памятниках материальной культуры Киргизии: История горного дела и металлургии Средней Азии
1.Из результатов поездки в долину Таласа для выяснения истории горной промышленности САРГРУ (Среднеазиатское районное геолого¬-разведочное управление). Бюллетень № 2. – Ташкент, 1930.
2.К истории добычи ртути в Средней Азии. «Народное хозяйство Средней Азии». – Ташкент, 1930. – № 5.
Историческая топография Средней Азии
1.Выдержки из научного отчета об изучении городища Бурана и его минарета в 1928 году. – Известия Средазкомстариса. – Ташкент, 1928. – Вып.III. – С. 270.
2.Экспедиция археологического надзора на строительстве Большого Ферганского канала. КСИИМК (краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры АН СССР). – М.; Л., 1940. – Т. 4.
История архитектуры Средней Азии
1.Методика исследования гумбеза Манаса в 1945 году. Тезисы
докладов научной сессии, посвященной 25-летию Среднеазиатского государственного университета. – Ташкент, 1945.
2.(Совместно с Г.А. Пугаченковой). Гумбез Манаса. Памятники
архитектуры народов СССР. – М., 1960.
Отдельное издание. М.Е. Массоном написаны следующие разделы: I. Гумбез Манаса в народных сказаниях. II. История изучения памятника. III. Историко-топографическое положение памятника. IV. Подготовка к сооружению памятника. V. Время сооружения гумбеза Манаса. VI. Последующая история здания. VII. Библиография.
История изобразительного и прикладного искусства Средней Азии
1.Древние наскальные изображения домашних лошадей в Южном
Киргизстане // Труды Института языка, литературы и истории Киргизского
филиала Академии наук СССР. – Фрунзе, 1948. – Вып. 2.
Среднеазиатская нумизматика
1.Неопубликованные монетные находки, зарегистрированные на территории Киргизской ССР до 1947 года. Труды Института языка, литературы и истории Киргизского филиала Академии наук СССР. – Фрунзе, 1948. – Вып. 2.
2.Исторический этюд по нумизматике Джагатаидов (по поводу таласского клада монет XIV в.). Археология Средней Азии // Сборник работ кафедры археологии среднеазиатского исторического факультета Ташкентского государственного университета им. В.И. Ленина. – Новая серия. – Ташкент, 1957. – Т. IV. – С. 11.
I. Введение. II. Обнаружение таласского клада и его изучение. III. Описание состава клада. IV. Находки джагатаидских монет в долине Таласа. V. Рассмотрение объектов клада с внешней стороны. VI. Отражение кладом одного из этапов развития монетного дела в государстве Джагатаидов. VII. Последствия денежной реформы Кепека. VIII. Клад и судьба долины Таласа его периода. IX. Чекан Бадахшана и местонахождение его монетного двора. X. Отображение кладом событий политической жизни Средней Азии XIV века. XI. Заключение.
3. Клад медных монет XV века из Оша. Эпиграфика Востока. – М., 1960.
Среднеазиатская эпиграфика
1.Время и история сооружения гумбеза Манаса (по данным
анализа надписей на памятниках). Эпиграфика Востока, III. – М.; Л., 1949.
2.Средневековые намогильные кайраки. Эпиграфика. – XI. – М.; Л., 1956.
Вопросы историко-археологического порядка из области развития фауны и флоры Средней Азии
1.Из истории куланов (к постановке опытов по скрещиванию их с лошадьми и домашними ослами). Блокнот археолога-натуралиста. – Правда Востока. – 1934. – № 280.
2.К вопросу об истории появления культуры риса в странах Среднего Востока. Археология Средней Азии. Сб. работ. VI. Труды ТашГУ. Новая серия. – Вып. 200, 1963.
3.Фрагмент из истории распространения в древности шелкопряда Bombyx mort. Киргизский филиал Академии наук СССР. «Белек С.К. Малову». Сб. статей. – Фрунзе, 1940.



Примечания

1. Большая советская энциклопедия. – М., 1974. – Т. 15. – С. 453.
2. Массон М. Из воспоминаний среднеазиатского археолога. – Ташкент, 1976. – С. 11–13.
3. Там же. – С. 12–13.
4. Там же. – С. 14–15.
5. Там же. – С. 16.
6. Там же. – С. 17.
7. Там же. – С. 19.
8. Там же. – С. 21.
9. Там же. – С. 21.